Еженедельник 2000
12 июля — в День святых первоверховных апостолов Петра и Павла — у наместника Киево-Печерской лавры митрополита Павла — именины. Причем двойные. В миру он Петр Дмитриевич Лебедь.
Во время последнего интервью с наместником Киево-Печерской лавры митрополитом Павлом мы невольно отошли от темы беседы, и он поведал то, чего еще ни одному изданию не рассказывал, — о своем детстве, семье, о том, как дошел до жизни монашеской. В ту публикацию это признание не вошло. И все же мы нашли его столь интересным, что решили-таки поделиться с читателем.
А начался задушевный разговор с того, что ваш покорный слуга рассказал собеседнику, как и почему начал ходить в храм.
— Владыко, почему необходимо участвовать в церковных таинствах, а не просто считать себя православным (только потому, что православными были наши предки), я узнал благодаря вашему участию в «Диалогах» Владимира Цендровского на телеканале «Нарт». Помню, как в диспутах с сектантами вы легко разбивали их доводы, пользуясь тем, что, по собственному признанию, родились и выросли в «селе штундов»*.
__________________________
* Штунда — от нем. Stunde — протестантское движение, получившее распространение в России в XIX в. в среде немецких колонистов, а также у части населения южнорусских губерний.
— У меня ведь отец — Дмитрий Федорович — из протестантской семьи. Дедушку я не знал. Его вместе с младшим сыном зверски убили бандеровцы (поэтому, когда мне сегодня говорят про «визвольну діяльність» так называемых «справжніх українців», я отвечаю, что имею собственное мнение, сложившееся по рассказам бабушки, отца, матери). А бабушка в середине семидесятых, когда (уже перед кончиной) заболела, попросила привезти к ней православного батюшку. Неприятно удивленным же «собратьям по вере» она сказала, что была крещена, и продолжала настаивать на православном священнике. Исповедалась, причастилась и через некоторое время отошла к Господу.
В 1985 г. (тогда я уже учился в Московской семинарии) приехал домой на рождественские каникулы и поставил перед отцом вопрос: «Заходя в алтарь, я не мог за вас, папа, молиться — за некрещеных не молятся. Вы должны сделать выбор — либо отрекаетесь от меня, либо принимаете православие». Он ответил, что подумает. Незадолго до Сретения я уехал. Уже в письме мама сообщила, что 14 февраля отец принял крещение, а 15-го — на Сретение — впервые причастился. И видел неимоверное чудо.
Он всю свою жизнь не мог понять, как хлеб может стать Телом, а вино — Кровью Христа. И Господь показал ему чудо: в лжице** отец увидел Воскресшего Христа. И только когда сзади его стали торопить, чтобы не задерживал очередь к причастию, он очнулся и снова увидел в лжице частичку хлеба.
__________________________
** Лжица — ложечка, в которой подается причастие.
Но морали христианской папа учил нас с детства: не дай Бог кого-то обидеть, взять чужое, пусть даже яблоко... Как-то в наше село (Борбин Ровенской обл.) зашла нищая, просившая подаяние. Мы с братом за ней бежали и дразнили ее (мне было 5 или 6 лет, а брату еще меньше). Кто-то об этом рассказал отцу. Тот нас позвал, велел тотчас найти эту женщину и не возвращаться без нее. Мы догнали нищенку уже далеченько от села. Еле уговорили вернуться. Привели, и все вместе сели за стол. Спать родители уложили ее на наше место, а нас — на земляной пол (в доме были только комната и кухня — всего метров 25 квадратных). Когда она ушла, отец сказал нам: «Запомните! Лучше дать, нежели просить. Лучше вас убить, чем терпеть из-за вас стыд и срам от людей». Я это запомнил на всю жизнь. И до сегодняшнего дня мы принимаем каждого, кто бы ни пришел. У нас такой завет.
Дмитрий Федорович очень любил людей, делился последним, хотя денег всегда было в обрез. Бывало, придет кто-то из односельчан и просит чего-нибудь. Мама не даст (оно и понятно — восемь детей), а отец потом ей как задаст: «Если бы человеку не нужно было, не приходил бы!»
И хоть мама получала 50—60 рублей в колхозе, а отец — 120 на кирпичном заводе, на восьмерых детей и хозяйство не всегда хватало. Как-то был случай, когда не получалось собрать тем из нас, кто уже в школу ходил, все необходимое к 1 сентября. Тогда отец ушел на три дня, а на четвертый принес 600 рублей и говорит матери: «Наши не хуже остальных должны быть одеты и обуты». Он был хорошим сварщиком — делал корыта для скотины, ограды на кладбище, заборы. На Пасху и Рождество у нас всегда делались подарки, обязательно костюм или платье кому-то из детей, обувь по сезону (сапоги кирзовые или туфли). Мы никогда не были голодными и холодными (отец сам построил дом, были лошади, две коровы, несколько свиней и куры). Но воспитывал строго — два раза никогда не повторял. Лишь посмотрит на тебя — и ты уже знаешь, что делать.
Отец расписывал нам график послушаний: неделю работаю по домашнему хозяйству (мытье посуды, побелка печки, уход за земляным полом, поддержание внешнего вида дома); вторую — хожу на ферму помогать маме кормить телят, пасу коров (повзрослев, имел почетную обязанность их доить). Дома мама постоянно была занята стиркой, приготовлением пищи, другой работой по хозяйству, потому огород обрабатывали мы с сестрой — каждый полол «свои» грядки сахарной и кормовой свеклы. У отца мы научились многому — косить, за плугом ходить... И поныне в нашей семье все труженики. Сегодня я, правда, физически почти не работаю — только возьмешь лопату или сапку, сразу братия набежит: «Владыка, не позорьте нас».
Когда при Кучме разделили землю, папа очень был благодарен Леониду Даниловичу, говорил, что с того дня стал хозяином. Но долго не похозяйствовал — только раз засеял свои гектары и умер в 2000 г.
Перед смертью отец сказал, чтобы не устраивали траур. Чтоб день его похорон был как праздник — тогда и ему на том свете будет спокойнее. Прощаться с ним пришло очень много народу. И в день его кончины — 7 ноября — мы молимся, а 8-го действительно празднуем память его небесного покровителя — великомученика Димитрия Солунского. Накрываем столы, чтобы помянуть отца, приглашаем священников со всей округи, архиереев из Волынской и соседних епархий, приходят односельчане. И невидимо с нами отец.
— Что привело вас в церковь?
— Сколько себя помню, всегда хотел быть священником. В субботу я мчался в клуб на танцы, но на следующий день обязательно был в церкви.
Это от бабушки (по маме) Александры Александровны, царство ей небесное (в этом году ей исполнилось бы 100 лет). В 1963 г. в селе закрыли церковь, а в 1968-м три женщины — Марта, баба Степа и моя бабушка — добились ее открытия. Бабушка не умела ни писать, ни читать, поэтому все молитвы знала и читала наизусть. Каждые утро и вечер она молилась по часу и нас приучала. Все знала: заповеди, молитвы, каждое воскресенье — на службе. Я был болезненным мальчиком, и она меня, маленького, носила за плечами. Так я несколько раз побывал с ней в Почаевской лавре, в Корецком монастыре, в Луцком соборе... Сама она трижды побывала в Москве и пять раз в Киеве.
Дедушка Исаакий Лукианович реже ходил в церковь, но задолго до смерти предсказал, как умрет и в какой день.
Он ни разу не взял чужого. Расскажу поучительный случай. Знаете, как было в колхозе — «все наше, все мое». Так вот, за их огородом была колхозная картошка. Ее собирали кое-как. И мы с бабушкой решили вечером дособирать эту картошку. А дед сказал тогда: «Не вы ее сажали». Мы не послушались и насобирали ночью по ведру. Пришли в сарай, включили свет, смотрим — ни одной картошины! Сплошные грудки земли. Заходим в дом, а дед с подначкой спрашивает: «Ну? Много ль собрали?» Запомнилось на всю жизнь.
Что же до моего желания стать священником, отец не был в восторге. Мечтал, что я стану военным. А если здоровье не позволит — то «хотя бы» агрономом и впоследствии председателем колхоза.
— А мать?
— Моя мама — лучшая из мам! Представьте только: вырастить 8 детей и одного похоронить. Вытерпеть то, что она вытерпела в богоборческие времена только из-за меня.
Надежда Исааковна родилась 1 января 1937 г. В 1956 г. случилась эпидемия туберкулеза. В селе заболели 18 человек, и она в том числе. Врачи сказали, что будет жить, если станет матерью. Но Господь три года не давал детей. Она молилась, и в 59-м на свет появились моя сестра Валентина, затем я, а после меня Павел (я-то Петром был до пострига), Нина, Владимир, Галина, Татьяна, Наталия. Из восемнадцати заболевших туберкулезом она одна осталась жива. Сейчас маме 77 лет. У нее 31 внук и 19 правнуков. В нашей семье 9 священников. Но монах я один. Прошу Господа, чтобы еще кого-то в роду нашем сподобил быть монахом — непрестанно молиться за нас и за мир.
Мама у нас очень молчаливая, спокойная. От нее никто никогда не слышал ропота, хотя немало испытаний выпало не ее долю в связи с моим служением.
— Как вам, сельскому парню с Волыни, удалось поступить в Московскую семинарию?
— Покойный архиепископ Волынский и Ровенский Дамиан дал мне рекомендацию для поступления в семинарию, написав лишь: «Рекомендую поступить». И все. Когда я это увидел, то подумал, что вовек не поступлю — об остальных-то писалось, что они и поют, и по-старославянски читают, и чуть ли не ангельские языки знают... А у меня только: «Рекомендую поступить. Дамиан». И сработало! Такого авторитета был этот замечательный человек.
Пока я поступал, в нашем доме проводились обыски, нам отрезали свет, родителей выгнали из колхоза, сестра вынуждена была оставить школу, потому что ей не давали спокойно учиться. Сегодня кто-то может не поверить, но это в 1984 г. было.
Когда же поступил, «органы» предложили мне сотрудничество. Я ответил, что спрошу на это благословения отца Кирилла Павлова. На что мне сказали: «Дурак, иди отсюда», и больше по этому вопросу меня никто не трогал.
— Владыко, вы вспоминаете тяжелый период, наступивший для вашей семьи, когда вы поступили в семинарию, тем не менее всегда с теплотой упоминаете советское время.
— Я благодарен Богу, что родился в такое время. Если бы не хотел быть православным, я бы им не был. И тогда не было бы никакой травли. Но чем больше преследований за веру, тем ближе к Богу.
Конечно, священником я стал уже на излете тех гонений. Но и в то время власти на Волыни не разрешали даже храмы белить. Я же дерзнул сделать иконостас в церкви села Низкиничи, где служил. Мной сразу занялась луцкая прокуратура. Местный уполномоченный по делам религий тогда кричал: «Когда ж ты, иеромонах Павел Лебедь, перестанешь кровь мою пить!» Мы с ним и после того крепко ссорились... Но я не скажу, что он плохой человек. Плохих людей нет, есть плохие поступки.
Да и как можно сказать, что коммунисты вот были плохими только потому, что коммунисты? Как мне не молиться за моих школьных учителей, даже если они были коммунистами? Как я могу не быть благодарен тем людям, которые в трудную минуту помогали мне?
— Вы о людях говорите, что были хорошие, а я о времени спрашиваю.
— А время было очень хорошее — я был молод, во мне было столько энтузиазма, что даже солнце светило ярче.
Перепробовали много диет, но результата нет? Наслышаны о диете с зеленым кофе? Узнать о зеленом кофе cafe mince отзывы вы можете на vstylefitness.ru.