Более восьмисот построенных и восстановленных храмов, двадцать монастырей, гигантский собор в честь иконы Божией Матери «Живоносный Источник» Свято-Успенского монастыря, крупнейший на Украине величественный Спасо-Преображенский кафедральный собор Одессы, возрождение Одесской духовной семинарии, единственной в советской Украине духовной школы, и ректорство в ней, сотни рукоположенных священников, еще больше учеников, среди которых 30 архиереев, четыре тома богословских трудов, почти три десятилетия руководства УПЦ (Постоянный член Священного Синода), один из отцов-основателей независимой Украины (будучи депутатом Верховной Рады, проголосовал за Декларацию о государственном суверенитете), законотворчество, миротворческая и благотворительная деятельность в крупных осуществленных проектах. Все это вместила жизнь одного человека – митрополита Одесского и Измаильского Агафангела.
Накануне 80-летия журналистам удалось побеседовать с юбиляром, записать его рассказ о времени, людях, судьбе.
– Владыка, Вы родились в 1938 году в крестьянской семье в селе Бурдино Тербунского района, который тогда относился к Курской, а сейчас – к Липецкой области. Это земля кровопролитных битв с фашизмом. Вы относитесь к поколению детей войны. Что это за поколение?
– Во время войны я был малышом, а детство и юность прошли в послевоенное время. Вспоминаются, прежде всего, голод, холод, нищета и разруха. Еды совсем не было, но Господь посылал тогда большие урожаи травы лебеды, и мы её собирали, мололи, добавляя туда сушеные остатки гнилой картошки, оставшейся на весну после уборки урожая. Вот таким был для нас хлеб… От такой пищи, недоедания, конечно, появлялись многие болезни. Глаза слезились, затекали и зарастали струпьями. Моя мама Марфа Федоровна каждое утро промывала нам, детям, водой глаза, чтобы мы могли хоть как-то смотреть. А ночью вновь появлялись струпья. Болезни были разные, тяжкие и сложные. Но Господь помогал, мама боролась за каждого из нас, заботилась, молилась и верила, что превозможет все напасти.
Война прошлась кровавой косой по нашей семье. В 42-м году наш отец Михаил Петрович Саввин, он служил на флоте, погиб при высадке десанта в Керчи, и осталось нас пятеро у матери. Когда принесли похоронку, мама обняла нас, мы обняли маму и плакали. Во время бомбежек нашего села мама прятала нас в окопах, на руках переносила младших из окопа в окоп. Однажды со мной она скрывалась от бомбардировки в лесу, и её осколком ранило в руку – еле в живых осталась. Мой старший брат – Николай Михайлович – во время войны подорвался на мине. Ему руки-ноги оторвало, мама собирала части тела своего сына, он потом еще сутки жил.
Оккупацию я не застал, поскольку семья была эвакуирована в Сибирь. Мы жили в Новосибирской области, на станции Ояш с 1942 по 1947 год. Средний брат Иван Михайлович был взят на войну, прошел Великую Отечественную, был контужен и с этой травмой прожил жизнь. Муслим Магомаев, у которого отец тоже погиб на фронте, пел песню со словами: «От зари до зари, от темна до темна». Я всегда думал, что это про нашу маму. Она трудилась от зари до зари: была завхозом в средней школе и ночным сторожем, работала в колхозе для того, чтобы пропитать нас, оставшихся в живых детей. Мама приобрела домик, завела хозяйство, где мы жили до 47-го года, а потом оставшиеся в нашем селе родственники писали маме: «Ты живешь на чужбине, если ты помрешь, с кем дети останутся? Кто их будет воспитывать?» Мама решила вернуться в родное село.
Мы возвратились, дом наш разгромлен, крыша разбита, полы подорваны. Когда дожди шли, вся вода затекала в дом, а мы брали жестяные банки из-под консервов, чтоб собирать протекавшую дождевую воду, и так продолжали жить. Мама, конечно, постоянно вспоминала отца…
Такая была доля детей, вдов и матерей войны, которые тоже составили целое поколение. Двадцать послевоенных лет были временем тяжкого, изнурительного труда, потому что вся наша земля была разорена, в руинах стояли города и веси. Моя старшая сестра, Александра Михайловна, в 16 лет поехала в Ростов-на-Дону. Работала грузчиком, носила на своих плечах мешки с цементом. Другая сестра, Мария Михайловна, – ныне монахиня Сергия, работала в лесничестве, валила лес, заготавливала древесину, сено. Мы жили в сильной бедности, но обзавелись хозяйством – завели коров и овец, чтобы как-то выжить. Домашние животные требуют постоянного присмотра и ухода, я учился в школе, а все остальное время занимался хозяйством. По окончании школы работал в колхозе, был заведующим овцеводческой фермы.
– Говорят, в войну и в послевоенные годы народ стал массово возвращаться в храмы, к родной православной вере, к Церкви. Как это происходило?
– Власть, как была, так и оставалась атеистической. Но у людей во время бедствий и трагедий многократно возрастает тяга ко Христу и Церкви Его. Храмы открывались не по приказам власти, а по инициативе и трудами людей. Властям трудно было отказать вдовам погибших воинов-освободителей, их детям, да и самим фронтовикам. В нашем селе как раз моя мама (сразу после возвращения в 1947 году) взялась за восстановление святыни. Наш Вознесенский трехпрестольный храм с Крестовоздвиженским приделом и приделом в честь Василия Великого был закрыт после революции, и туда загоняли скот. И мама решила взять на себя тяжелый крест – возрождать его по частям. Помню, она рассказывала, как ездила за сто километров, в Елец, – за жестью-«катанкой», чтобы перекрыть храм, по крупинкам восстанавливала его. Она считала, что с Божией помощью можно преодолеть любые препятствия, и нас воспитывала в такой убежденности. Храм был открыт в том же году и оказался единственным действующим на всю округу.
В церковь был назначен первый священник о. Антоний из Ельца. Он недолго прослужил. Затем был назначен возвратившийся из ссылки о. Александр Воскресенский. Интеллигентный человек, жена его была учительница, и все их дети тоже стали преподавателями.
Мама была очень верующей, благочестивой и в семье нас воспитывала в этой традиции. Помню, как приходили с округи люди на престольные праздники и оставались ночевать у нас в доме, который к тому моменту уже мама восстановила, как могла, – одна комната была, где спали, а вторая – сени, там коровка помещалась и все животные. Мама была очень странноприимной и любила принимать в доме нуждающихся. Помню, приходили семь незрячих – Гликерия, Домника, Параскева… Мама рассаживала их за столом, сама ухаживала и все уговаривала: «Ешьте, ешьте», а они ей отвечали: «Бог даст счастье».
– Тогда же вы и решили стать священнослужителем?
– В детстве у меня не было возможности часто посещать храм из-за занятости в хозяйственных работах. А я любил всегда порядок: убрать, подмести, посыпать песочком, чтобы было чисто, аккуратно, опрятно. Но я любил храм, службы, очень любил в праздники зажигать лампадки в красном углу перед иконами. Когда мне шел уже двадцатый год, сын священника Василия Орлова из соседнего села, Иван Васильевич, поступил в Киевскую духовную семинарию. Именно тогда я узнал, что есть духовные школы, где обучают будущих священнослужителей, и решил попробовать поступить туда. За три недели осилил программу для поступающих, изучил молитвы, взял благословение у мамы поступать в духовную семинарию, хоть не совсем понимал, что она из себя представляет.
Священник о. Александр Воскресенский к тому времени умер, и вместо него настоятелем храма был назначен отец Павел Орлов (тоже из ссыльных). Он мне дал краткую рекомендацию, и я поехал в Киевскую духовную семинарию. Сначала я заехал в Елец – старинный купеческий город, где до революции было 5 монастырей, 22 храма. Это место святитель Тихон Задонский назвал вторым Сионом. И там почтенный старец архимандрит Исаакий (Виноградов), который 10 лет провел в лагерях, а потом вернулся в Елец и был поставлен настоятелем величественного Вознесенского собора, также благословил меня на поступление. Я приехал в Киев, стою около памятника Богдану Хмельницкому и не знаю, в какую сторону идти. Один из прохожих говорит мне: «Вон, видишь, куда Богдан плеткой показывает, туда и иди – там семинария».
Пришел в семинарию, располагавшуюся тогда в здании Андреевского собора на Андреевском спуске. Было боязно, потому что я никого не знал. Встретил меня дежурный – отец Евфимий, монах Киево-Печерской Лавры. Тогда я, обращаясь к нему, спросил: «Не вы ли ректор?» «Ни, – сказал он. – Ты ось ще побачиш, який ректор!» А тогда, кстати, исполняющим обязанности ректора был Филарет (Денисенко), его всего за два месяца до моего приезда возвели в сан архимандрита. Инспектором был отец Виктор Муратов. Преподаватели были почтенные, прошедшие лагеря и ссылки: о. Сергий Афонский, о. Георгий Едлинский, о. Алексий Глаголев, о. Владимир Ганецкий. И вот первый экзамен начинается. Я боялся, переживал, какие вопросы зададут. Меня сразу спросили: «А кто Ваши родители?» Я говорю: «Отец погиб в Великой Отечественной войне, а мама ктитором работает в храме». «О, это имеет большое значение! Это большой плюс, надо принять», – сказал прот. Сергий Афонский. И меня зачислили на первый курс Киевской духовной семинарии.
– А как после сельской школы давалась учеба в столице?
– Поначалу мне было очень трудно, поскольку я еще не совсем в семинарии освоился и много не понимал. И для того, чтобы успевать подготовиться к лекциям, выучить заданное, я ложился в 12 ночи и в 4 часа утра вставал. Еще перед сном я любил приходить к маленькому храму преподобного Сергия Радонежского, который находился в цокольном этаже, и на амвоне класть поклоны – бывало, по 500 поклонов клал, такое было стремление учиться и упование на Божию помощь. К концу первого полугодия вышел в первый разряд, первой категории, то есть имел все отличные оценки, что предполагало повышенную стипендию в 44 рубля.
– Это были большие деньги?
– Нет. Их не хватало даже на самое необходимое. Не было даже приличной одежды. Мне предложили написать прошение, и семинария купила мне костюм.
– Однако в это время началась новая волна, уже хрущевских гонений?
– Я закончил два курса и должен был перейти на третий. Однако правительство СССР приняло постановление усилить антирелигиозную пропаганду и уничтожить духовные учебные заведения Русской Православной Церкви. Были закрыты Саратовская, Ставропольская, Волынская духовные семинарии. В мае 1960 года эта участь постигла и Киевскую духовную семинарию. Здания отобрали, семинаристов выгнали и перевезли в Одесскую духовную семинарию. Тогда она находилась в центре города напротив железнодорожного вокзала в здании бывшего подворья Афонского Пантелеимоновского монастыря, где располагались учебные аудитории и административные кабинеты, а общежитие было рядом, в бывшем Ильинском подворье. Преподавательский коллектив в Одесской семинарии, как и в Киеве, составляли почтенные священнослужители, пережившие гонения и репрессии за веру, – прот. Виктор Чемена, прот. Василий Кремлев, о. Николай Концевич. Но карающая рука атеистической власти дотянулась и до Одессы. В 1961 году за оду ночь семинария была захвачена и разгромлена, вещи студентов и преподавателей просто выбрасывали на улицу. Семинарии указано было приютиться на околице города в здании заброшенной гостиницы Свято-Успенского монастыря. Что называется, с глаз долой, из сердца вон. Но вот таким неисповедимым образом было исполнено пророческое пожелание святителя Иннокентия, который хотел, чтобы семинария располагалась возле Успенского монастыря, и студенты могли окормляться у опытных монастырских духовников.
– С этого момента началась ваша одесская одиссея: учеба и служение в городе, почетным гражданином которого вы сегодня являетесь, и где вы возродили и воздвигли величественные монастыри и храмы. А с чего все начиналось?
– Прежде всего – с семинарии. Свято-Успенский монастырь был благодатным местом для воспитания и становления будущих пастырей. В то время в обители находилось множество прекрасных благочестивых монахов, подвижников благочестия и страдальцев за веру Христову. Они были учителями и веры, и жизни. Чего стоит пример прп. Кукши Одесского, который нес монашеское послушание и на Афоне, и в Иерусалиме, и в Киево-Печерской Лавре, прошел тюрьмы и ссылки, а с 1960-года был в Успенском монастыре. Конечно, семинария находилась в очень стесненных условиях, но общение с такими подвижниками многого стоило.
Когда в 1967 меня назначили ректором Одесской духовной семинарии, я сразу же обратился в хозяйственное управление Патриархии с просьбой утвердить смету на реконструкцию семинарских зданий. За очень короткий период времени – в течение пяти месяцев – был построен трехэтажный корпус, в цокольном этаже которого разместилась семинарская библиотека и читальный зал, а на двух верхних этажах – классные аудитории. Все работы в то время приходилось проводить с большими трудностями, большой частью в ночное время, скрываясь от соглядатаев. Позже были воздвигнуты еще два корпуса, где теперь располагаются студенческое общежитие, спортивный зал и компьютерный класс.
Со временем у нас появился археологический кабинет, выросший в прекрасный храм-музей, равный которому, пожалуй, трудно найти в Украине. Новый басменный иконостас и росписи, выполненные в византийской манере, украшают этот храм. В нем хранятся и древние иконы, и рукописные манускрипты, и предметы церковной утвари, и обширная коллекция медного литья. Подлинным сокровищем храма-музея является отдел нумизматики, подаренный мною церковно-археологическому кабинету. Тут хранятся древние монеты, в том числе и эпохи Александра Македонского и Римской империи.
Выпускники Одесской духовной семинарии несут церковное послушание по всему миру. Они преподают в Киевской, Санкт-Петербургской, Московской духовных академиях, трудятся на многочисленных приходах Украинской Православной Церкви, а также в Молдове, России, Белоруссии, Греции, Германии, на Филиппинах – словом, по всей земле. Знаменательно, что семинария основывается на благодатном фундаменте прекрасных традиций богословского и духовного образования, которые были заложены еще первым ректором – епископом Порфирием (Успенским), ученым и богословом, первооткрывателем древнего Синайского кодекса – списка Священного Писания четвертого века. И, благодаря умелому сочетанию традиций преподавания и привлечению новых научных данных, Одесской семинарии удалось воспитать прекрасную и многочисленную плеяду выпускников-архиереев, среди которых можно вспомнить и почившего Блаженнейшего митрополита Владимира, и ныне живущих митрополитов Керченского Платона, Донецкого и Мариупольского Илариона, Сумского Евлогия, Балтского Алексия, епископа Унгенского и Ниспоренского Петра (Молдова) и многих других, всего около тридцати человек.
Такой рассвет был возможен благодаря тому фундаменту и основе, которые были заложены в послевоенные годы, когда семинарии приходилось совершать свое служение в условиях гонений и сильнейшего богоборческого давления.
– Однако до ректорства вы сами закончили Одесскую семинарию, затем Московскую духовную академию, защитили богословскую диссертацию и в 1965 году в Троице-Сергиевой Лавре приняли монашеский постриг. Что повлияло на ваше решение?
– Нужно сказать, что с самой юности я был человеком скромным, не ходил на сельские танцы-гулянки, так как все время было занято трудами и заботами. Когда поступил учиться в Киевскую духовную семинарию, часто посещал Киево-Печерскую Лавру. Меня взяли на иподиаконское послушание к Экзарху Украины митрополиту Иоанну (Соколову), затем я иподиаконствовал у наместника Лавры епископа Нестора (Тугая). Общение с ними и чтение житий святых заложило основу формирования меня как инока. Помню, какое впечатление на меня произвело житие преподобных Феофила и Иоанна Печерских. Когда я учился в Одесской семинарии, это желание крепло, и я попросил одну монахиню, матушку Галину, сшить для меня клобук, монашеский головной убор, символизирующий терновый венец Иисуса Христа, смирение. Он потом долгие годы у меня лежал.
После поступления в Московскую духовную академию я восхищался монахами-духовниками Троице-Сергиевой Лавры, среди которых были архимандрит Тихон (Агриков), архимандрит Наум (Байбородин), архимандрит Кирилл (Павлов). Это были благодатные старцы, которые, конечно же, не могли не оказать влияние на молодого студента академии. На третьем курсе я окончательно решил посвятить свою жизнь Богу в монашеском чине. Написал прошение, пришел в кабинет к ректору, положил земной поклон и получил его благословение. Недолго пробыл послушником в Лавре и второго апреля 1965 года по благословению Святейшего Патриарха Алексия I (Симанского) наместник Лавры архимандрит Платон, впоследствии епископ Воронежский, постриг меня в монашество с именем Агафангел.
В день пострига я очень переживал, сидел на лекциях, смотрел на икону Божией Матери и молился. Дело в том, что монах не знает своего будущего имени до момента пострига. Мне очень нравились три имени: Феофил, Филарет и Агафангел. И я молился и думал: «Может, Агафангел; может, Агафангел». И в момент совершения пострига я впервые услышал свое монашеское имя: «Брат наш Агафангел постригает власы главы своея…». Для меня это была двойная радость и знак того, что Господь и Пречистая, услышавшие мои молитвы, благословляют меня.
– Владыка, в те годы все понимали, что гонения за веру будут продолжаться и усиливаться. Никита Сергеевич Хрущев обещал через двадцать лет не только построить коммунизм, но и показать по телевизору «последнего попа». Решение стать монахом, навсегда связать свою жизнь с Церковью обрекало на изгойство, поношение. Вы думали о том, что можете стать этим последним попом?
– Мы не думали, мы знали. Знали, что без Бога ничего не случается, и на всё воля Божья, потому что Господь сказал «созижду Церковь Мою, и врата ада не одолеют её». Мы получали духовное наставничество от людей, которые прошли подвижнический жизненный путь. И в Киевской семинарии были светильники благочестия, и в Киево-Печерской Лавре, и среди монахинь киевских Покровского и Флоровского монастырей, которые мы часто посещали. Они угощали нас борщом, и в то же время нас наставляли, говорили о святости, духовной жизни, о подвигах подвижников благочестия. Этого помогало выстоять. Те, которые пришли по зову сердца, кто учился, они не отказались от веры. Конечно, единичные случаи отступничества и предательства были. Даже среди преподавателей духовных школ, например, профессор Ленинградской академии Осипов. Но только единицы уходили. Можно сказать, что наоборот, угрозы еще больше утверждали людей в Церкви. Конечно, хватало и других искушений. Например, мне даже предлагали сниматься в кино, говорили, что для него «подходит моя фактура», но я всего этого боялся и убегал, потому что пришел служить Богу. Поэтому мы всегда полагались на волю Божию.
– Но ведь давление на Церковь усилилось?
– Давление было всегда. Уполномоченные по делам религий не разрешали окончившим духовную школу устраиваться на приходе, отговаривали, угрожали, давали различные характеристики. Надзорные органы устраивали тотальный контроль над духовными школами. Запрещали принимать в семинарии отличников учебы. Уполномоченные рассматривали каждое дело абитуриента в духовные школы – этого брать, этого не брать. Процеживали.
Были случаи и прямой вербовки учащихся с целью получения информации и прямого доносительства. В мою бытность ректором Духовной семинарии некоторые студенты приходили ко мне за советом – как поступить в такой ситуации. Я советовал: скажи, что Родине будешь служить верой и правдой, но нельзя быть предателем и повторять «подвиг» Иуды. Но все же слежка была постоянной.
Для многих руководителей партийных и руководящих органов оскорблять, унижать священнослужителей было нормой. В 1975 году меня рукоположили во епископы и назначили на Винницкую кафедру. Это был очень сложный и ответственный регион, объединявший Винницкую епархию, куда меня назначили правящим архиереем, и Хмельницкую епархию, в которой я был временно управляющий. На сегодняшний день каждая из этих епархий разделена на три. Тогда в Винницкой епархии числилось на бумаге 218 приходов, а фактически действующими были около 80, причем в некоторых из них богослужение разрешалось совершать только на праздники Рождества, Пасхи и Крещения, в остальное время они были закрытыми. Каждый священнослужитель перед назначением на приход по законам того времени должен был получить регистрацию у уполномоченного Совета по делам религий. В Виннице был очень жесткий и опасный уполномоченный, который позволял себе оскорблять и обзывать священнослужителей. Никто даже не думал появиться перед ним в рясе. За три месяца до моего назначения произошел скандальный случай. Батюшка, служивший в райцентре, пришел на прием к уполномоченному в рясе. «Ты чего?» – спросил у священника уполномоченный. – «А ты чего?» – «Я уполномоченный»!» – «Ну, и что»? – «Я тебя лишу регистрации!» – «Ну, так я могу в колхоз пойти и там проживу, а ты, когда выгонят, что делать сможешь»?
Такая была обстановка в епархии. Это объяснялось еще и тем, что мой предшественник, Владыка Алипий, был уже очень болезненный, пожилой и опасающийся властей, что давало повод для злоупотреблений со стороны контролирующих органов. И вот назначили молодого епископа, бывшего ректора ОДС, который уже не раз принимал иностранные делегации и участвовал в международных конференциях. Перед моим назначением сменился уполномоченный. Им стал Александр Алексеевич Собко, оказавшийся деликатным и порядочным человеком, с которым нам со временем удалось установить рабочие взаимоотношения. Я к нему на прием пришел в рясе и в клобуке, что вызвало некоторое замешательство. «Алексей Михайлович, – обратился он ко мне по имени-отчеству, – Ваши предшественники всегда приходили на прием без рясы, в плаще». «Ну, может у них были какие увечья, – ответил я ему, – так они их скрывали, а моя фигура, вроде, нормальная». «Нет, нет, конечно, это просто так…», – стушевался уполномоченный.
Я старался прививать священнослужителям чувство церковной красоты и благолепия, просил, чтобы на прием в епархиальное управление они приходили в священническом облачении – в рясе и с крестом, а не в гражданских костюмах. У некоторых это вызывало недолюбие, и на меня посыпались жалобы уполномоченному. Он во время разговора стал говорить о том, что некоторые священники недовольны моим благословением ходить по форме, на что я ответил: «Александр Алексеевич, нет формы – нет и содержания». Прямо по Марксу!
– Вы управляли Винницкой епархией 17 лет. Какие главные вехи этого служения отметили бы?
– Первые годы архипастырского служения были очень тяжелыми. Кафедральным в Виннице считался храм на Пятничанах в честь Рождества Пресвятой Богородицы – единственный собор в городе. Был еще один храм в честь святителя Николая в старом городе, напоминающий храмы в Кижах, построенные «без единого гвоздя». Я приехал после хиротонии на первое богослужение. Храм был переполнен, на площади, на улице стояли люди, которые пришли посмотреть на нового молодого епископа. А у меня сжалось сердце. Стены грязные, закопченные, одна печка-буржуйка смотрит в одно окно, вторая – в другое, крыша течет, пол грязный. Все остальные храмы были в таком же удручающем состоянии из-за того, что нельзя было производить никакого ремонта, необходимо было на каждую мелочь получать письменное разрешение у уполномоченного, а таких разрешений очень часто не давали. Я полгода в буквальном смысле плакал от стыда.
В здании епархиального управления было то же самое – полы грязные, мебели нет, вообще ничего нет, одно кресло стоит, и то треснуло и развалилось. Когда я приехал, сварили борщ и меня кормили им три дня подряд, подчеркивая, что это все на епархиальные средства, за епархиальный счет. Спасибо, что он за три дня не прокис. Практически все приходилось делать с самого начала. Я сам брал циклевальную машину и очищал полы. Люди приходили, просили: «Владыка, давайте вам поможем». От лака, которым были покрыты полы, у меня постоянно болело горло…
А власти боялись, как бы мы ни «активизировали религиозную пропаганду». Когда я поехал в г. Славуту на Хмельнитчине для совершения богослужения в сопровождении священнослужителей и иподиаконов, власти посчитали, что нас много, что торжественное богослужение может вызвать интерес у народа, и говорят: «У нас так раньше не было…». «У кого это и где это «у нас»?» – сказал я. Старосте запретили встречать архиерея колокольным звоном и даже веревки с колокольни срезали. Я сразу принял меры и предупредил власти, что в следующий раз староста будет вообще освобожден.
Другой случай был на родине у Блаженнейшего митрополита Владимира, в с. Марковцы Хмельницкой епархии. Мы туда поехали служить на праздник святых жен-мироносиц. Когда после Литургии я начал проповедь о подвиге жен-мироносиц, обратил внимание, что один мужчина записывает за мной. Я сразу же, прекратив проповедь, обращаюсь к нему: «Гражданин, что вы записываете? Если послали следить за мной, то у вас все должно быть в голове, а если в голове дырочки, то залепите их пластилином». Противостояли давлению как могли.
С восстановлением Браиловского монастыря тоже целая история была. Когда его открывали, я туда полгода ездил каждый день, с девяти утра до девяти вечера, вместе с простым народом, со всеми прихожанами убирали, очищали стены, вывозили землю, расчищали колодцы, благоустраивали территорию и здания. Многое тогда удалось сделать, обновили корпуса, восстановили храмы, установили ограду, наладили отношения со швейной фабрикой, располагавшейся рядом, провели от них в обитель электричество и газ. Одних газовых труб понадобилось около 4 километров.
Я стал инициатором возвращения Церкви Спасо-Преображенского собора в Виннице. Там был зал, в котором был установлен орган. Так этот удивительный храм в центре города вначале решением облисполкома был передан Винницкой епархии. Но сразу же прокатилась волна протестов, статей в газетах и ложных обвинений. Тогда нам удалось войти в небольшое здание, примыкавшее к собору, где располагались кассы. Там начали совершать молебны и акафисты. Затем, спустя некоторое время, верующие через эти кассы вошли в здание поруганной святыни, заняли его и отказались выходить.
Я тогда был депутатом Верховной Рады. Уже через несколько часов мы вместе с Михаилом Феодосиевичем Каменюком – известным винницким писателем и моим доверенным лицом – прибыли в собор, для того, чтобы поддержать народ. Все вместе исполняли церковные песнопения. Народ повторял одно: «Мы не уйдем. Мы не уйдем».
Пришли ко мне вечером представители власти с просьбой: «Владыка, попросите людей освободить здание. Мы потом разберемся и все вернем Вам». Я стал отказываться, аргументируя тем, что меня могут не послушать. Они сослались на мой авторитет, принуждая меня согласиться. Сразу после встречи с руководством города я прибыл в собор и обратился к собравшимся людям: «…Завтра я приду с властями, будут вас уговаривать, и я буду уговаривать, чтобы вы уходили. Но вы не соглашайтесь, если надо, скажите: «Не надо нам такой архиерей»».
В 7 утра делегация властей была уже в соборе с решительной просьбой: «Товарищи, освободите центр культуры нашего города, нашей области, здесь орган, здесь люди приходят послушать музыку!» «Нет-нет, ну что вы, это наша церковь». Пришлось говорить и мне: «Может, перейдете в нижний храм, туда, где сейчас гардероб?» Поднялся ужасный крик: «Подкуплен! Не нужен нам такой архиерей! Не нужен!» Власти вынуждены были на этот раз отступить. Потом, когда я уехал в Киев на заседания Верховной Рады, были вновь предприняты попытки выбросить верующих из собора, но милостью Божией они также оказались безуспешными.
Мы ночью привезли дубовый резной иконостас из кафедрального собора, который был в одном из приходов, установили на месте в храме, так что орган оказался за тем иконостасом. Такая ситуация длилась долгое время.
В Хмельницкий епархии тоже многие храмы были закрыты, кафедрального собора не было, вместо него была одна небольшая Покровская часовня, которая до передачи Церкви использовалась для хранения селитры, а вместо епархиального управления – сарайчик.
Приходилось учитывать, что КГБ следило за всем. Моего секретаря заставляли писать отчеты, информируя органы о том, кто приходил ко мне на встречу. Он меня предупреждал, говорил: «Владыка, требуют фамилии и имена всех сопровождающих». Приходилось всех путать и вместо настоящих данных указывать библейские имена: Мафусаил, Ламех и так далее… А они проверяют-проверяют, не могут понять ничего… «Федор Иванович, что-то не то, мы проверяли, таких нет около Агафангела». «А я откуда их знаю? При мне они так называют друг друга…».
Вот так приходилось жить в то богоборческое время. Всякое за 17 лет было, я и ночью ездил в закрытые храмы, снимали колокола, иконы забирали, спасали их от уничтожения. А власти требовали вносить церковные финансы в фонд культуры, в фонд мира, еще куда-то, чтобы ничего не оставалось на созидание, на возрождение самой Церкви. И за всё нужно было отчитываться. Я это всё пережил.
– Однако с Винницей связана и ваша триумфальная победа на первых демократических выборах в Верховную Раду Украины. Вас поддержали известные в стране люди и в первую очередь виннитчане. Откуда взялась «звездная группа поддержки»?
– Мне повезло общаться со многими знаменитыми людьми, классиками нашей культуры. Это поэт Владимир Забаштанский, уроженец Подолии, он ослеп, потерял руки на производстве, но помнил росписи Браиловского монастыря и говорил о фреске Всевидящего Ока: «Оно смотрело, и я всегда задумывался, правильно ли я иду». Это литераторы Олесь Шеренцов, Михаил Каменюк. Еще в Одессе познакомился с замечательным певцом из Канады Бернаром Тюржоном. Незабываемы встречи с Олесем Гончаром, я участвовал в организованных им «круизах мира», бывал у него в Конче-Заспе. Встречался с поэтом-академиком Борисом Олийныком, с Богданом Ступкой, который снимался в Виннице в фильме «Ныне прославися Сын Человеческий», мы с ним часто встречались и в Фонде культуры.
А когда пришло время избрания депутатов в Верховную Раду, меня выдвинули кандидатом от Фонда культуры. Я объяснял: «Зачем мне это? Я в селе родился, не знаю ни экономики, ни политики, это будет для меня тяжело, непонятно. Я не могу». Но убеждали, что у меня авторитет, высокий рейтинг доверия. Я согласился. Мне обещали, что по городу будет ездить машина с громкоговорителем и агитировать: «Голосуйте за кандидата в народные депутаты Верховной Рады митрополита Винницкого и Брацлавского!» Я отказался от этого. Моя агитация заключалась лишь в бегущей строке на входе в центральном универмаге. На округе нас было 7 человек, в первом туре я набрал 43%, а остальные по 5-7%. Приближался второй тур, и перед голосованием приехал космонавт Георгий Гречко, с которым мы познакомились в США, в круизе мира по Миссисипи, потом встречались в Виннице. Он поддержал мою кандидатуру, бывал вместе со мной на избирательных участках, обращался к избирателям со словами: «Агафангел в переводе с греческого означает «добрый вестник», если Вы изберете Владыку Агафангела, он вам будет приносить из Верховной Рады добрые вести». Обращения в поддержку прислали Олесь Гончар, Борис Олийнык.
Вот так меня избрали в Верховную Раду. Мое первое выступление было на украинском языке с обращением против захватов православных храмов УПЦ греко-католиками в Галиции. В парламенте у меня сложились хорошие отношения со всеми. Когда Иван Степанович Плющ был избран Головою Верховной Рады, он говорил: «Я, Владика, подивлюся на Вас. Якщо ви похмурі – толку не буде, якщо є посмішка – все вийде!»
Я, кстати, был одним из самых дисциплинированных депутатов, старался не пропускать заседания, отсутствовал только в том случае, если на дни заседаний выпадал большой церковный праздник. Мы приняли демократический Закон «О свободе совести и религиозных организациях», который действует и поныне, законы об учреждении главных православных церковных праздника – Рождества, Пасхи и Св. Троицы – в качестве государственных.
– Были и исторические моменты – Декларация о государственной независимости Украины. В фойе парламента на панно вы изображены благословляющим независимое украинское государство…
– Да. Я один из первых поставил свою подпись под декларацией, хотя некоторые тогда побоялись. А я спокойно подписал, понимая, что нужно это было для блага нашего народа, для мира и процветания Украины. Мы сохранили гражданский мир и избежали многих потрясений, которых не избежали в Москве, где противостояния завершились расстрелом Белого дома. Православная Церковь берегла мир, гражданское согласие, как зеницу ока, 23 года. К сожалению, в 2014 году сберечь его не смогли, кровь пролилась и в Киеве, и в Одессе, и на Донбассе.
– Почему, несмотря на возможность возрождения государства и Церкви, после семидесяти лет атеистического пленения вдруг возникает в среде братьев гнев, раздражение и ненависть?
– Мы созданы для добрых дел, а не для греха. Будучи образом и подобием Бога, человек свое счастье может найти, лишь уподобляясь Богу и приближаясь к Нему посредством добрых созидательных дел. Каждый христианин должен творить дела милосердия и для всех окружающих быть примером подлинного деятельного благочестия, как сказано в Слове Божием: «Яко да видят добрая дела ваша и прославят Отца вашего, иже на небесех».
Именно настоящее доброе дело, совершенное во имя любви к Богу и ближним, является подлинным счастьем для человека. В гневе и ненависти обрести счастье невозможно.
– Владыка, мы подсчитали, что где-то восемьсот храмов открыто при Вашем участии…
– Наверное, больше. Даже здесь, в Одессе, за четверть века было сделано очень много. До моего назначения на Одесскую кафедру в 1992 году было семь приходов, а сейчас 77, это в городе только. В области было 80, а сейчас 500. И это с учетом того, что из состава Одесской епархии выделена Балтская епархия, там 230 приходов. Таким образом, почти 900 храмов. В Хмельницкой епархии я принял 139 приходов в 1975 году, а сдал в 1990 году – 505. В Винницкой я принял 218 приходов, а сдал в 1992 – 494. Также в Винницкой епархии были возрождены два монастыря. А в Одесской епархии при мне открыто 11 монастырей, и сейчас двенадцатым монастырем можно назвать Свято-Покровский скит в селе Мариновка Беляевского района Одесской области.
Но и действовавший до моего поставления на Одесскую кафедру Свято-Успенский монастырь можно назвать новым, потому что здесь практически все обновлено и перестроено. Возведен великолепный соборный храм в честь иконы Божией Матери «Живоносный Источник» с нижним храмом в честь преподобного Кукши Одесского, построена величественная колокольня с надвратным храмом в честь свв. страстотерпцев Бориса и Глеба, а ее никогда не было. Храм блаженной Матроны Московской возводится на мои личные сбережения. Построена пятиэтажная гостиница, возведены монашеские шестиэтажный, трехэтажный и двухэтажный корпуса, благоукрашается территория.
– А Спасо-Преображенский собор?
– Да, Спасо-Преображенский собор! Я рад, что его называют подлинной жемчужиной Одессы. Он является крупнейшим храмом в нашей стране, вмещающий в общей сложности более 10 тысяч человек. Он возведен на месте распятой святыни – взорванного и поруганного храма. Строился он с учетом новых технологий и металлоконструкций. В нем есть нижний храм в честь святителя Иннокентия Одесского. В прежнем храме его не было. Специально для собора в Воронеже был отлит 14-тонный колокол.
Собор великолепен не только снаружи, но и внутри. Восхитительный мраморный иконостас, золоченая лепнина, прекрасная роспись, массивные колонны – все это великолепие возводилось трудами всех одесситов, более 800 организаций помогали нам в этом общем деле, было проведено 4 марафона.
Я думаю, что многие люди радуются, когда видят возрождающиеся храмы и воссоздающиеся святыни. Паломники со всех уголков земли заходят в наши храмы и свидетельствуют: «это место молитвы и благолепия». Я сам радуюсь, когда удается что-то построить, что-то сделать, прикоснуться к прекрасному. И именно для этого я и живу. Моя цель, смысл моей жизни – созидание.
Сейчас на средства Одесской епархии на территории Свято-Покровского скита в с. Мариновка, на берегу Хаджибейского лимана возводится центр паллиативной и хосписной помощи «Покров», который будет осуществлять медицинскую и духовную поддержку людям, страдающим онкологическими заболеваниями. Рядом с Покровским скитом выкуплено четырехэтажное здание, и сейчас ведутся внутренние отделочные работы. Мы строим его не потому, что существует какая-то эйфория или есть необходимость что-то строить, а потому, что боль несчастных людей отзывается болью в сердце каждого искренне верующего человека.
Я надеюсь дальше созидать столько времени, сколько благословит Господь, ведь еще много планов: надо завершить благоустройство скита, необходимо закончить строительство храма блаженной Матроны, надо помочь тем, которые сейчас нуждаются в поддержке и понимании. Ведь Сам Господь сказал: «Блаженнее давать, нежели принимать». То, что я получил, я стараюсь раздать людям. Меня так всегда учила моя мама: «ты дай, и тебе Господь поможет». Поэтому я стремлюсь использовать любую возможность, чтобы помочь людям.
Ко мне часто обращаются люди, попавшие в тяжелые материальные условия, с просьбой о помощи. Два раза каждый месяц я рассматриваю и подписываю огромные стопки писем и обращений, в каждой букве которых звучат человеческое горе и боль. Иногда просто не хватает обычных человеческих сил. Пишут переселенцы с Востока нашей страны, многодетные, пенсионеры, которые, в буквальном смысле, поставлены на грань выживания. И мы стремимся помочь по мере сил – одним оказываем материальную помощь, выдаем продуктовые наборы, которые помогают накормить семью, обеспечиваем по мере возможности медикаментами. Мы помогаем нашим больницам и госпиталям, где лечатся наши воины, собираем десятки тонн гуманитарной помощи для наших бедствующих братьев на Донбассе. А самой главное – непрестанно молимся за мир на нашей благословенной земле.
– В настоящее время появилось много сугубо церковных проблем. Возникли расколы и нестроения. Как Вы оцениваете сегодняшние заявления о необходимости получения или создания автокефалии?
– Автокефалия – это способ бытия Церкви, обеспечивающий условия проповеди и служения. И получение автокефалии – очень сложный процесс. Так исторически сложилось, что сама процедура ее предоставления не была пошагово прописана и изложена на Вселенских и Поместных соборах. Этот вопрос нужно изучать в контексте истории и канонического права.
К сожалению, люди, которые говорят о независимой Церкви и о так называемом Томосе, не знают и, что самое печальное, не хотят слышать о том, что независимость в управлении у нашей Церкви есть уже давным-давно. Что у нас с 1990 года есть Томос о самоуправлении, о том, что административный центр нашей Церкви находится в Киеве. Именно об этом мы и свидетельствовали с украинскими архиереями во время недавнего визита в Стамбул к Вселенскому Патриарху. Мы так и сказали: «Ваше Всесвятейшество! У нас Томос есть, нас он удовлетворяет, нам не нужно другого, у нас Церковь самостоятельная в управлении, у нас есть Предстоятель, признанный всем мировым Православием, у нас есть Архиерейский собор и Синод, избирающий епископов. Мы не административно, а духовно связаны с полнотой Русской Православной Церкви 1000-летней историей и за богослужением мы поминаем Святейшего Патриарха Московского Кирилла». Что тут такого страшного?
Ведь папу Римского поминают во всем католическом мире от Ватикана до Сибири или Бразилии, а Святослав Шевчук – архиепископ и глава греко-католиков – подчиняется другому государству, и это воспринимается нормально. И никто не возмущается и не говорит об угрозе национальной безопасности и государственного суверенитета.
Важно понимать, что Церковь и государство различны по своей природе и по своим целям и задачам. Когда нарушается хрупкое равновесие, и государством в лице правителей грубо попираются нормы конституции и международного права, когда оно вмешивается в церковные дела, пытаясь навязать свое видение и свою волю, это всегда приносит много проблем, возникают конфликты в такой важной сфере, как вера и свобода совести. Необходимо помнить, что Церковь – Царство не от мира сего, она установлена не вождем или правителем, Главою Церкви является Сам Бог. Церковь может быть только Христова. И кто идет против Церкви – идет против Бога.
Взаимоотношения Церкви и государства должны строиться на фундаменте законности. Никто не имеет права разрушать этот фундамент и попирать права на свободу совести и вероисповедания, бездоказательно обвиняя граждан государства в надуманных преступлениях, и вмешиваться во внутреннее устройство и канонические основания Церкви, потому что это всегда приводит к плачевным последствиям. Религиозные конфликты и войны – самые страшные. Нынешние события на Ближнем Востоке – подтверждение этому. И не дай Бог этому повториться в Украине!
Поэтому пусть каждый занимается своим делом: парламент принимает законы, которые призваны улучшить благосостояние народа, правительство воплощает эти законы в жизнь, армия охраняет государственную безопасность, полиция борется с правонарушителями, а Церковь пусть возносит свои молитвы «о богохранимой стране нашей, властех, воинстве и народе ея» и свидетельствует о вечных нравственных началах народа нашего.
– Ваше Высокопреосвященство, Ваше имя неразрывно связано с именем Блаженнейшего митрополита Киевского и всея Украины Владимира. В ваш юбилей мы не можем не спросить о нем.
– Почивший Блаженнейший митрополит Владимир был человеком высокой культуры и больших дарований: удивительный проповедник, богослов, молитвенник и прекрасный собеседник. Мы с ним были очень хорошо знакомы с 1967 года: он был моим предшественником по должности ректора Одесской духовной семинарии. Когда я был на Винницкой кафедре, он был ректором Московских духовных школ и довольно часто приезжал на свою малую родину – в с. Марковцы на Хмельнитчине, навестить свою маму.
27 мая 1992 года на Архиерейском Харьковском соборе Блаженнейший Владимир был избран Митрополитом Киевским и всея Украины, Предстоятелем Украинской Православной Церкви и в течение двадцати двух лет достойно нес свой Первосвятительский крест.
Годы Первосвятительского служения Его Блаженства принесли большие плоды для Святого Православия. Будучи человеком Церкви, глубокой веры, он внёс огромный вклад в возрождение Церкви. Блаженнейший Владимир своим личным примером и мудрым словом воспитал целое поколение служителей Церкви, он был ревнителем чистоты православия и церковного единства. Его имя, безусловно, вписано золотыми буквами в историю Украинской Православной Церкви. Мои молитвы о нем всегда. Вечная ему память!
– Мы поздравляем Вас с юбилеем! И последний вопрос: о чем Вы сегодня мечтаете?
– Несомненно, для архипастыря самым главным является достойное несение архипастырского сана. Для этого необходимо всегда пребывать со Христом, стремиться к доброй богоугодной жизни и стараться жить по заповедям Божиим, трудиться над собой, возгревать дар Божий, всегда и во всем подражать Христу.
В наше время, трудное как никогда, необходимо соблюдать духовное трезвление, твердое стояние в истине, жертвенность в служении Церкви. Апостасийные процессы чрезвычайно обострились, и на архиереях лежит ответственность наблюдать за стадом, чтобы его не погубили и не расхитили хищные волки.
Я стараюсь делать всё, чтобы Церковь Божия украшалась прежде всего добрыми священнослужителями, чтобы возрождались храмы и обители, чтобы в украинском обществе утверждались идеалы православной канонической духовности, чтобы на нашей многострадальной земле восторжествовал мир. Господь и народ Божий знают мои дела. Все, что я делаю, направлено на возвеличивание славы Божией и на благо Церкви и нашего народа. Я не собираю материальных ценностей. Мое богатство и мое достояние – то, что останется после меня для Церкви и народа.
Мечтаю, чтобы Господь меня помиловал и принял в Свое Царство, чтобы простил мои несовершенства ради моих трудов. Надеюсь, что Господь примет все, что было сделано во имя Его, во имя Церкви и для людей и даст мне силы для того, чтобы столько, сколько Ему будет угодно, совершать свое служение. Молюсь, чтобы Господь не оставил Своими милостями меня и чтобы я был достоин звания христианина.
По материалам сайта "Украина Православная".
