Церковь именует это торжество Праздником праздников и добавляет: «Торжество из торжеств»! Слово «Пасха» - от иудейской «Песах», звучит как некое священнодействие в душе.
В греческой среде уже с середины Великого поста можно везде слышать приветствие: «Кала Пасха!» — «доброй Пасхи!». Как-то разговорившись с одной гречанкой, я несколько раз употребил словосочетание «праздник Пасха». Она не вытерпела: «Отче, для нас Пасха стоит выше понятия праздник!»
Мы и впрямь далеко не всегда осознаём, как высоко в нашей жизни помещается Пасха — Воскресение Христово. Церковь именует это торжество Праздником праздников и добавляет: «Торжество из торжеств»! Само слово «Пасха», пришедшее к нам в греческой транскрипции от иудейской «Песах», звучит как некое священнодействие в душе. И вызывает детский трепет перед ожидаемым величием не до конца осознанного события.
Мне вспоминается трепетная подготовка к Пасхе в советские годы…
Когда в подъездах киевских многоэтажек несколько дней стойко держался упоительный аромат свежеиспеченных куличей. А что делалось в многочисленных украинских сёлах! Там каждая печь издавала такой запах, что ныне никакой самый дорогой ресторан не мог бы сравниться в искусстве повышения аппетита у своих посетителей.
Но как бы ни были заманчивы запахи богатых праздничных яств, каждый знал: эти блюда – к Пасхе! Их не трогали, поскольку «на дворе – Страсти!»
Что такое Страсти мне в те годы удалось узнать не сразу — надо было повзрослеть, чтобы оказаться в храме, среди чёрных платочков и скорбных лиц со свечами в руках, окружавших высокое Распятие, покрытое чёрным гипюром. Услышать погребальный звон при выносе плащаницы духовенством, облаченным в чёрные ризы, и трагическое пение хора: «Тебе, одеющегося светом яко ризою…».
Сегодня очень жалею, что нет детских воспоминаний о Великой субботе. Она как-то проходила в уборке и покраске в разные анилиновые цвета яиц на пасхальный стол. При этом обычные куриные яйца становились настолько привлекательными и казались такими вкусными, что невозможно было даже сравнивать с теми, что уныло белели в лотке, ожидая своей участи в покраске.
А потом остаток дня проходил в волнениях: удастся ли попасть в храм
В советское время возле действующих церквей в пасхальную ночь стояли комсомольские дружины, отлавливающие молодёжь, чтобы, не дай Бог(!), не оказались они в «в лапах церковников-душегубов». Но молодые ребята и девушки каким-то невероятным способом всё же просачивались в ярко освещенные храмы. Иногда под видом внучков, проносящих немощным бабушкам тяжёлые корзинки — эдакие тимуровцы! Иногда девушки сами одевались старушками и сгорбленные, сдерживая смех, проходили мимо деловитых стражей порядка.
Забавным можно назвать случай, когда один юноша гордо прошёл сквозь пасхальные кордоны комсомольских дружинников и милиции, нацепив на лацкан пиджака… комсомольский значок! Но чаще всё же не пропускали молодёжь, и тогда вся красота Пасхального богослужения ограничивалась лишь звуками колокольного трезвона и наблюдением издали за Крестным ходом.
Помнится, когда в очередной раз я оказался в толпе недопущенных к Пасхе, кто-то из близ стоящих услышал, как народ вдалеке отвечал на первое приветствие: «Христос воскресе!» и сам закричал «Воистину воскресе!». Тёмная толпа, что оказалась вне праздника, вдруг завопила разноголосо и дружно: «Воистину воскресе!». И тогда мы стали оглядываться и увидели вдруг лица друг друга: перестали быть толпой и тьма разрядилась. Я увидел у одной девушки в руках церковную тоненькую свечечку, парень, что был рядом, заботливо чиркнул спичкой и зажёг её в девичьей руке. И все обернулись. И стали смотреть как на что-то невиданное, на этот огонёк, выкрикивая: «Христос воскресе - Воистину воскресе!». А колокола продолжали заливаться! И что сделаешь против ЭТОЙ Пасхи? Как её было запретить?
И какое же ныне счастье: окунуться в пасхальную радость свободно, с головой, всем сердцем!
Радость Пасхальную никогда не почувствуешь в полноте, если не прошёл святую Четыредесятницу постом, молитвой, тишиной и сосредоточенностью. Невозможно вступить в Пасху и без искромётной Лазаревой субботы, без зазеленевшейся Вербной Недели. Но главным коридором с множеством дверей, ведущими из залы в зал к Пасхе, является Великая Страстная седмица…
После праздника Входа Господня в Иерусалим словно что-то обрывается, уходит из-под ног — наступает Великий Понедельник
На улице солнечная весна, птичий щебет, зазеленевший травяной покров. А в храме — густой сумрак и печаль, смешанные с ладанным дымом и потрескиванием свечей. Службы проходят словно со сдавленным горлом от внутреннего плача. И Литургии Преждеосвященных Даров первых трёх дней Страстной седмицы сопровождаются продолжительным чтением о событиях, предшествующих Страданиям Христа. Главными песнопениями этих дней стают трогательные тропарь «Се Жених грядет в полунощи! И блажен раб, Егоже обрящет бдяща…» и эксапостиларий «Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный и одежды не имам да вниду в онь…». Они обычно поются с особой тихой торжественностью, которая характерна духу тревожных ожиданий.
В Великую Среду последний раз служится удивительная Литургия Преждеосвященных Даров — Литургия Причащения
В конце неё священник выходит перед царскими вратами и трижды повергается ниц со словами молитвы Ефрема Сирина: «Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния и любоначалия и празднословия не даждь ми!
Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу Твоему!
Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки! Аминь.» Эта молитва звучит весь Великий пост, но теперь в последний раз…
При этом и поклоны христиане со священником совершают последний раз. Теперь только перед святой Плащаницей будут класться поклоны, и келейно позволительны. Ведь наступает Пасха!
В первохристианские времена Пасхой именовался весь период Страстей Господних, начиная от воспоминаний о Тайной Вечери и самим Господним Воскресением. Ведь и само слово «Пасха» переводится как «переход». В эти священные дни Церковь предлагает своим чадам пройти путь Евангельских событий, помогая, таким образом, понять, что события эти — не просто воспоминания далёких дней, а та самая реальность, которая живёт в мистическом сердце Христовой Церкви. И мы со Христом, с Его талмидитами (с евр. ученики) переходим от события к событию с нарастающим драматизмом и каждый раз оказываемся в ситуациях различных людей, связанных со Спасителем. И нельзя не видеть, сколько в этих ситуациях бывает будничной простой человеческой правды: ненависть, подозрительность, зависть, воровство, предательство, ложь, лукавство противостоят любви, доверию, простодушию, щедрости, верности, правдолюбию, искренности.
Великий Четверток — день воспоминания Тайной вечери
Безусловно, в этот день совершается с особым торжеством Божественная литургия. Причём Литургия служится со службой Вечерни. Это логично, потому что Церковь вводит нас в события таинственного ужина, во время которого Спаситель последний раз в Своей земной жизни давал наставления ученикам. Последний раз усовещал предателя. И впервые преподнёс всем Своим последователям священные Дары: Тело и Кровь под видом Хлеба и Вина, чтобы творили всегда сие в Его воспоминание, чтобы вкушая их, имели жизнь вечную…
А вот поздно вечером под мерный призывный звон в храм стекаются верующие в огромном количестве. Иконы и Распятие посреди церкви покрыты чёрным крепом. Прихожане торжественны и строги: начинается служба Последования Страстей Господних, или, как говорят в народе, «служба двенадцати Евангелий».
На середину храма под скорбное пение «Егда славнии ученицы на умовении вечери просвещахуся, тогда Иуда злочестивый сребролюбием недуговав омрачашеся…» выносится святое Евангелие. Каждый стоящий в храме зажигает и держит большую восковую свечу. Сотни огоньков освещают чтение Евангелия. Двенадцать раз зажигаются свечи и одиннадцать раз гасятся. Двенадцать фрагментов Евангелия о Страданиях Господа возвещаются миру.
Эта ночь — особая, ночь Страстная. От Распятия Господня из храма текут струйки огней. Это верующие уносят с собой огоньки на свечах и в фонарях, чтобы теперь возжечь дома лампады перед иконами. Ночь особая: в эту ночь Спаситель с болью в сердце изрёк Своим талмидитам: «Встаньте и молитесь, чтобы не впасть в искушение». Огоньки свечей как свет верных сердец развеивают темень этой тревожной ночи предательства. Наступает время глубокой скорби…
В Великую Страстную Пятницу не принято на службу созывать звоном
Храм превращается в дом печали. Сюда приходят в этот день, чтобы быть вместе. Ведь Церковь — это когда вместе, когда единой душой и единомыслием достигается любовь. А в Любви — Бог…
В храмах повсеместно совершаются Великие Часы, когда вновь читаются последовательно Страстные Евангельские эпизоды. И каждый раз завершается воспоминанием о некоем Иосифе «…член совета, человек добрый и правдивый, не участвовавший в совете и в деле их; из Аримафеи, города Иудейского, ожидавший также Царствия Божия, пришел к Пилату и просил тела Иисусова; и, сняв его, обвил плащаницею и положил его в гробе, высеченном [в скале], где еще никто не был положен. День тот был пятница, и наступала суббота».
По окончании Часов начинается Вечерня. Один из проповедников назвал её Вечерней плача. Она отражает событие снятия с Креста Тела Умершего по просьбе Иосифа Аримафейского. И потому при завершении службы хор начинает петь протяжно длинную стихиру, в которой слышны древние традиции плача над покойником: «Тебе́ оде́ющагося све́том я́ко ри́зою сне́м Ио́сиф с дре́ва с Никоди́мом, и ви́дев ме́ртва на́га непогребе́на, благосе́рдный пла́чь восприи́м, рыда́я глаго́лаше: увы́ мне́ сладча́йший Иису́се… Ка́ко погребу́ Тя, Бо́же мо́й, или́ како́ю плащани́цею обвию́? Ко́има ли рука́ма прикосну́ся нетле́нному Твоему́ те́лу? Или́ ки́я пе́сни воспою́ Твоему́ исхо́ду, Ще́дре? велича́ю стра́сти Твоя́, песносло́влю и погребе́ние Твое́ со Воскресе́нием, зовы́й: Го́споди сла́ва Тебе́!» В алтаре в это время слышно звяцание кадильницы: это священник окаживает священную Плащаницу, лежащую на Престоле. Сейчас её поднимут, украшенную цветами и облауханную благовониями, над головами и понесут к людям в храм в знак снятия с Креста Тела Иисусова. И каждый сможет, взирая на простертое тело Пострадавшего нас ради, пролить свои покаянные слёзы.
А ночью вновь совершается служба. Утреня печального погребения. Вновь в руках верных горят свечи и скапывает слезой воск. А духовенство прочитывает короткие тропари, которые помещены между стихами 17-ой кафизмы Псалтири. В каждом тропаре речь идёт о глубинной скорби Церкви, о страданиях Господа, о пламенном ожидании Воскресения. В каждом стихе кафизмы хор поёт о желании исполнить закон Господень.
Потом вновь поднимают Плащаницу. Впереди колышутся Крест, хоругви. Хор тихо поёт погребальное «Святый Боже…» и все исходят на улицу. Над головами проносится святая Плащаница, с которой Крестным ходом народ обойдёт храм, совершая вместе с Иосифом и Никодимом, Богородицею и Иоанном Богословом, женами-мироносицами, перенесение Тела в гроб. В воздухе, замирая, звучит погребальный перезвон, навевая тоску и напоминая о бренности бытия.
Вот плащаницу вносят в храм. В церковь с горящими свечами входят и все люди
Начинается чтение Пророков. Иезекеилево чтение — самое запоминающееся. В нём, с некоторым напряжением разворачивающегося сюжета, повествуется о необыкновенном видении Иезекиилем всеобщего Воскресения из мёртвых: «Была на мне рука Господа, и Господь вывел меня духом и поставил меня среди поля, и оно было полно костей, и обвел меня кругом около них, и вот весьма много их на поверхности поля, и вот они весьма сухи. И сказал мне: сын человеческий! оживут ли кости сии? Я сказал: Господи Боже! Ты знаешь это. И сказал мне: изреки пророчество на кости сии и скажи им: "кости сухие! слушайте слово Господне!" Так говорит Господь Бог костям сим: вот, Я введу дух в вас, и оживете. И обложу вас жилами, и выращу на вас плоть, и покрою вас кожею, и введу в вас дух, и оживете, и узнаете, что Господь. Я изрек пророчество, как повелено было мне; и когда я пророчествовал, произошел шум, и вот движение, и стали сближаться кости, кость с костью своею. И видел я: и вот, жилы были на них, и плоть выросла, и кожа покрыла их сверху, а духа не было в них. Тогда сказал Он мне: изреки пророчество духу, изреки пророчество, сын человеческий, и скажи духу: так говорит Господь Бог: от четырех ветров приди, дух, и дохни на этих убитых, и они оживут. И я изрек пророчество, как Он повелел мне, и вошел в них дух, и они ожили, и стали на ноги свои - весьма, весьма великое полчище… так говорит Господь Бог: вот, Я открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших... И узнаете, что Я Господь, когда открою гробы ваши и выведу вас, народ Мой, из гробов ваших, и вложу в вас дух Мой, и оживете, …и узнаете, что Я, Господь, сказал это - и сделал, говорит Господь».
И тогда начинается другое чтение. Теперь читают Послание Апостола, после которого вдруг велегласно чтец, как из другого мира, где вечный свет и радость, возглашает: «Воскресни, Господи Боже мой, да вознесется рука Твоя, яко Ты царствуеши во веки!» Хор с неожиданной радостью подхватывает пение надежды и в храме загораются все светильники, а в колокола ударяют трезвоном: Евангельское чтение!
При ярком освещении читает священник Евангелие о том, как просили священники и фарисеи иудейские Пилата опечатать гроб Спасителя и поставили там свою стражу.
Всплеск радости угас вместе с последними евангельскими словами. И погашен вновь в храме свет, и хор тихо вновь запел прощальную: «Придите ублажим Иосифа приснопамятного…» Все чинно станут подходить к целованию Плащаницы.
Настаёт суббота, Великая Преблагословенная Суббота – день покоя. Иисус во гробе… Христос сотрясает ад!
В Страстную Пятницу никогда не совершают Литургию. Литургия всегда созвучна радостному созерцанию Небесного Царства. В ней Невеста — Церковь встречается с Женихом — Христом. Но Великая Пятница слишком скорбна. И Церковь погружается в рыдания о Женихе. В это время неэтично совершать службу радости.
Великая суббота – день молчания
Но в ней есть время и место для богослужения. Начинается оно Вечерней. Вечерня эта особая. Связана она с Иерусалимской традицией схождения на Гроб Господень Благодатного огня. Огонь сходит на Гроб и знаменует Воскресение Христово — Его победу над адом. Этот обряд совершается ежегодно в Иерусалиме во время пения Вечерни Великой субботы.
Служба начинается в чёрных облачениях. В ней присутствует продолжительное чтение книг из Ветхого Завета, так называемые Паремии. В Великую Субботу их читается пятнадцать.
Для внешнего уха они могут показаться непонятными и скучными, хотя и обязательными. Ах, как жаль, что не вслушиваются в слова, которые звучат из глубокой древности! Ведь каждое из пророчеств — о Воскресении, ожидаемого древним Израилем, Мессии.
В самом конце ветхозаветных чтений христианам предлагается услышать поучение Апостола. Но перед этим чтением Церковь вдруг начинает петь торжественную песнь, которой встречала всегда новопросвещённых: «Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся. Аллилуйя!» («Кто во Христа погрузился — во Христа и облёкся. Аллилуйя») В древние времена в этот день множество готовившихся стать христианами принимали Крещение. И собрание верных приветствовало их выход из святой купели этой песней. Она дошла до наших дней.
Чтец в тёмном стихаре выходит и читает Апостольское послание, где уже открыто рассуждает и о смерти Господней и о Его Воскресении. Заканчивается чтение громогласным возглашением: «Воскресни́ Бо́же, суди́ земли́, я́ко Ты́ насле́диши во все́х язы́цех». Хор вторит многократно и всё более громко.
В это время закрываются царские врата алтаря, а затем и тёмная завеса. Таинственные минуты проходят томительно. И вдруг тёмную завесу перекрывает белая, которая отверзается. Открываются и царские врата. И из алтаря неожиданно, словно Ангелы, в белых ризах (!) выходят свещеносцы и диакон. В белых же облачениях, как в молниях, в алтаре стоит всё духовенство. А хор торжествует! В храме зажигается всё освещение. С икон и аналоев сдергиваются все тёмные покровы. Храм преображается. Наступает Божественная литургия Великой Субботы, которая непосредственно соприкасается с праздником Христова Воскресения! Читается Евангелие об Ангельском возвещении жен мироносиц о Восстании из мёртвых Иисуса.
Да, уже радостно! Но эта радость в сердцах верных ещё не возглашается миру, она должна быть до времени удерживаемая и потому на Великом входе поётся дивная песнь «Да молчит всякая плоть человеча и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет: Ца́рь бо ца́рствующих, и Госпо́дь госпо́дствующих, прихо́дит закла́тися и да́тися в сне́дь ве́рным».
Итак, молчание продолжается как детский заговор против непонимающих взрослых… Продлится оно недолго. Всего лишь до полуночи. Полночь станет решительной.
Игумен Алипий (Светличный), "Православие в Украине"