Священномученик Владимир (Богоявленский)
01. 01. 1848 г. – 25. 01 (07.02) 1918 г.
Митрополит Владимир Киевский был первым из архиереев Русской Православной Церкви, пострадавшим в годы большевистского террора. Жизнь его, на первый взгляд, кажется такой простой, что в ней, как будто, и нет ничего, что предзнаменовало бы его мученическую кончину. Однако впечатление это поверхностное. Мученичество за Христа – это избранничество своего рода, его надо еще быть достойным. В силу чрезвычайной скромности Владыки многие дела его сокрыты, и лишь фрагменты его пастырских наставлений обнаруживают то духовное состояние, в котором он пребывал и которое было преддверием его христианского исхода.
«Не мне, Господи, но имени Твоему, да будет слава!»
В записках митрополита Владимира, адресованных пастве, и особенно – самой юной ее части, одной из главных является тема смирения:
«Быть смиренным значит ничего не знать о своих дарованиях и каких бы то ни было преимуществах, а считать их всегда милостию и дарами Бога, не ставить себя выше ближних своих, безропотно переносить обиды и оскорбления, подчинять свою волю воле других, стоящих выше нас, не стремиться к тому, чтобы отличиться или блеснуть чем-нибудь, но заботиться о благоволении Божием. Вот в чем состоит истинное христианское смирение. Это – преданность Христу.»[1]
И путь от умаления себя перед ближними ради приобретения неброских, но драгоценных свойств христианского характера – любви, кротости, милосердия – до безропотного восприятия страданий и поношений за Христа он прошел сам.
Родился будущий митрополит в 1848 г., в семье сельского священника Тамбовской губернии, в которой к священству относились как к делу наследственному. Однако с принятием сана он не спешил. После семинарии его ожидала Киевская Духовная Академия, и еще семь лет с момента ее окончания он оставался Василием Никифоровичем Богоявленским, готовя себя к принятию сана на стезе преподавания в классах Тамбовской семинарии, где преподавал гомилетику, литургику и пастырское богословие. В 34 года он чувствует, что готов к рукоположению. На этом отрезке его жизни нет ни стремления поскорее утвердиться, ни ярких проявлений данных ему способностей. Только труд на том месте, на которое он был поставлен, и несение обязанностей перед Богом и по отношению к ближним – семье, ученикам.
Те слова, которые он запишет в своих наставлениях о человеке смиренном, могли бы быть в полной мере отнесены к нему самому: «Смиренный человек всегда ставит себя в правильные отношения к Богу «Не мне, Господи, – не мне, но имени Твоему, да будет слава! Благодатию Божиею есмь, еже есмь»[2].
И, возможно, о.Василий так и служил бы до конца своих дней священником в тихом провинциальном уголке России, вроде Козлова, и был бы всем доволен и вполне счастлив, если бы через обстоятельства от него не зависящие, не открылось иное Божие определение о нем. В 1886 г. его постигло двойное испытание: едва он пережил смерть жены, как пришлось расстаться и с их радостью – единственным, любимым ребенком. Ему 38, земные узы расторгнуты, и монашество становится естественным «прибежищем» для его тихой, богобоязненной души.
При постриге ему было наречено имя Владимир, словно в предзнаменование его будущего прославления на Киевской кафедре. Его устроение, знания и подготовка обратили к нему внимание священноначалия. Архиерейское служение он воспринял так же благопокорно, как в свое время – сан, не изыскивая для себя выгод, а только полагаясь во всем на Промысел Божий и установленные для каждой духовной ступени времена и сроки. Посвященный в 1888 г. в епископа Старорусского, викария Новгородской епархии, спустя три года он получает назначение в Самару. Затем его ожидает Кавказ, а через шесть лет Москва. С 1898 по 1912 годы Владыке Владимиру выпало служить Церкви в сане митрополита Московского и Коломенского. Непростые это были годы. Тяжелым испытанием стала революция 1905 – 7 годов и московское «восстание».
Персонально, по личным качествам митрополит Владимир очень подходил к Москве, более открытой, «народной» по сравнению со столицей. Его запомнили скромным, не стремившимся быть на виду, оценили и за то, что, не афишируя себя, он помогал беднякам, за безбоязненное посещение рабочих прямо на фабриках, за его простой разговор об их жизни, о модном в ту пору социализме, – Владыка не скрывал своего убеждения в том, что популярные социальные теории заключают в себе серьезные нравственные подмены, – о возможностях реформы, и о том, как остаться христианином в чужой для многих городской среде. Авторитет его в те годы был весьма велик.
А в 1912-м, после кончины митрополита Антония, его ожидал перевод в Петербург. Трехлетнее служение на главной кафедре России совпало с началом Первой мировой и осложнялось политическими факторами и сопутствующим кипением страстей вокруг фигуры Г. Распутина.
В тот период даже люди, преданные царской семье, занимали противоположные позиции относительно того, как следует вести себя при сложившихся обстоятельствах. Одни полагали, что любое привлечение внимания к Распутину, какими бы мотивами оно ни было продиктовано, работает «на руку» оппозиции и способствует дестабилизации политической обстановки[3]. Другие, и среди них – митрополит Владимир, Великая княгиня Елисавета Федоровна, вдовствующая императрица Мария Федоровна, – были убеждены в необходимости удаления Распутина.
Митрополит Владимир высказал свое мнение определенно. К сожалению, два человека, два прямых и благородных характера не смогли прийти к согласию. Александра Федоровна, отчасти из опасения клеветы, отчасти по убеждению, что семья имеет право на «личных друзей» не приняла предупреждений ни в виде «неоспоримых фактов», ни в виде «общего мнения»[3]. В 1915 г. митрополит Владимир был переведен в Киев.
«Рабы фальшивой чести»
Если смирение возносит, то гордость унижает. «Посмотри на гордеца», – советует святитель Владимир в своих наставлениях, – «полный самомнительности, иногда ни на чем не основанной, как надменен и самодоволен он в своих словах и поступках, в своих движениях и манерах, в своей походке и в своем одеянии! О, жалкая суетность! И это называют величием?! Нет, обо всем этом не знает смиренный человек и с сожалением смотрит на этих рабов фальшивой чести.»[5] В последние годы служения митрополиту Владимиру придется испытать скорби и принять смерть от людей, увлеченных в «водоворот» зла, – самоутвержденных «иерархов» и самоуполномоченнных «властей».
Осенью 1917 года в адрес Владыки Владимира посыпались угрозы и оскорбления от стихийно организованного «церковного правительства» – «всеукраинской рады», участники которой воспользовались политическими событиями (провозглашением Украинской Державы) для разрушения канонического единства с Русской Православной Церковью. «Комиссары церковной рады», рассылаемые во все концы, запрещали возносить в церкви имя избранного на всероссийском Поместном Соборе Патриарха Тихона. Националисты требовали совершения богослужений на украинской «мове», стремились захватить храмы, в том числе и Софийский собор. А в Киеве был распущен слух о том, что средства всех приходов сосредоточены у митрополита Владимира. Владыку старались поставить в условия изоляции, восстанавливая против него братию Киево-Печерской Лавры, где он находился.
В напряжении прошла осень, а в начале 1918-го года Киев охватила гражданская война. Обстрелы города не прекращались день и ночь: треск снарядов, оглушительные удары, обрушенные стены и крыши домов…Наибольшим разрушениям подверглись районы, прилегавшие к крепостному валу и Киево-Печерской Лавре.
К этому моменту под влиянием агитации самочинной «рады» дисциплина среди монашествующих упала настолько, что, когда 23 января в Лавру пожаловали большевики, никто не попытался оказать сопротивления: ворота в обитель были открыты и группы по 10-15 человек беспрепятственно «хозяйничали» внутри.
Положение митрополита Владимира становилось до крайности опасным. В ситуации бесконтрольной он ожидал любых провокаций, и даже составил завещание на случай внезапной кончины. Последнюю свою Литургию он отслужит 21-го января, в воскресение, и все последующие дни молился у себя. Наступила пятница, 25 января. Вечером в монастырь явилась группа вооруженных людей во главе с комиссаром-матросом. Сторонники националистов показали им, где находятся покои наместника. Лавра «спала крепким сном», за 70-летнего старца не вступился никто.
По свидетельству келейника Владыки, преступники разгуливали по комнатам, требовали выдать «церковные капиталы», и, наконец, набросились на митрополита – сорвали панагию, душили цепочкой от креста, а минут через двадцать вытолкали на мороз и повели за ограду по направлению к крепостным валам. Владыка шел на верную смерть кротко, безропотно, осеняя себя крестным знамением…Пятница, ночь, «спящие ученики» и Христово одиночество в скорби – мера архиерея.
Остановились между Лаврой и Никольским военным собором. Затем прогремели выстрелы…Не братия, – женщины, спешившие утром к службе, стали первыми свидетельницами его страданий. Митрополит Владимир лежал на снегу в одном белье, на теле его было множество штыковых и огнестрельных ран.
Впереди же было такое множество страданий, что мученическая кончина Киевского митрополита, заставившая содрогнуться не только верующих людей, но и светских по всей России, окажется лишь одним из первых аккордов общероссийской драмы[6]. В Киеве в шестнадцати известных «чрезвычайках» погибнет не менее 12 тысяч человек.[7]
Официальная статистика большевистского террора, – в этом случае единодушны наиболее известные исследователи[8] – не отражает ни действительного числа жертв, ни ужаса истязаний, которым подвергали чекисты своих «заложников» [9].
…После террора и страшного голода, унесшего миллионы жизней по всей России, никто уже не поднимет голоса против. Там, где при молчании народа убивают царя, священника, архиерея, там, где расторгнут завет с Богом, в силу вступает зло. Попущением Божиим страдания «Гефсиманской ночи» не обойдут людей практически всех слоев, возрастов и профессий…
1. Из книги священномученика Владимира, митрополита Киевского и Галицкого, «Пастырские беседы с детьми» (Цит. по: Священномученик Владимир, митрополит Киевский и Галицкий // Христовы воины. Жития и труды подвижников XX века. Календарь. 2007. Москва, 2006. Издание осуществлено по благословению епископа Южно-Сахалинского и Курильского Даниила. С. 39-40
2.Из книги священномученика Владимира, митрополита Киевского и Галицкого, «Пастырские беседы с детьми» (Цит. по: Христовы воины. Жития и труды подвижников XX века. Календарь. С. 41)
3. Выразителем этого взгляда был, например, товарищ Оберпрокурора Святейшего Синода, князь Н.Д. Жевахов, эмигрировавший после революции. (Князь Жевахов оставил воспоминания об исторической обстановке накануне революции и в годы большевистского террора. Насыщенные фактами, личным наблюдениям, они, тем не менее, не могут быть рекомендованы для чтения в том виде, в каком уже дважды увидели свет в России, в силу грубых, недопустимых ошибок в интерпретации автором текстов Священного Писания. Автор последовательно отрицает каноническое единство Ветхого и Нового Завета и воспроизводит взгляд гностиков.)
4. Вопрос о том, действительно ли Г.Е. Распутин оказывал положительное влияние на состояние царевича Алексея во время обострения его болезни, не может быть разрешен однозначно. О случаях молитвенной помощи Распутина свидетельствовала сестра государя Ольга Александровна Романова, не испытывавшая к Г. Распутину особой симпатии. Великая княгиня достаточно скептически и насмешливо оценивала попытки объяснения фактов «случайными совпадениями». (См.: Кудрина Ю.В. Мать и Сын. Императрица Мария Федоровна и император Николай II. М.: Православный центр «Глагол», Приход храма-часовни Казанской (Песчанской) иконы Божией Матери в Измайлово. 2004. С.51-52, С. 66). Та же Ольга Александровна замечает, между прочим: «…никогда ни мой брат, ни Аликс не верили тому, что человек этот обладает сверхъестественной силой. Они видели в нем крестьянина, глубокая вера которого сделала его инструментом в руках Божиих, но только для исцеления Алексея. Аликс ужасно страдала от невралгии и ишиаса, но я никогда не слышала, чтобы «сибиряк» ей помог.» (Цит. по: Кудрина Ю.В. Мать и Сын. Императрица Мария Федоровна и император Николай II. С. 67)
5. Из книги священномученика Владимира, митрополита Киевского и Галицкого, «Пастырские беседы с детьми» (Цит. по: Христовы воины. Жития и труды подвижников XX века. Календарь. С. 42)
6. В стране начался период «красного террора». Дискуссии вокруг этого понятия продолжаются до сих пор. Под «красным террором» понимают не только массовые репрессии, проводившиеся большевиками в ходе гражданской войны в России (принято различать «красный террор» 20-х и «большой террор» 30-х гг.), но и государственную политику, т.е. политический террор. Основной признак террора — насилие в отношении мирного населения.
В качестве государственной политики «красный террор» был реализован с первых месяцев после октябрьского переворота. Одним из главных положений большевистской платформы еще до 1917 г. было перерастание войны между государствами в войну между классами. Выражением этой стратегии служит фраза Л.Д. Троцкого: «Советская власть — это организованная гражданская война» (Цит. по: Пайпс Р., Коммунизм. — М.: Московская школа полит. исследований. 2002. С.56-57). Террор, возведенный в ранг политики, как правило, закамуфлирован с помощью пропаганды. Объектами его становились любые социальные группы, представлявшие с точки зрения новой власти угрозу для ее сохранения.
Политический террор — явление многогранное, при его изучении следует учитывать несколько аспектов:
I. Мировоззренческий (или идеологический) террор, разделивший отечество на «революционное» и «контрреволюцию». Это касалось, прежде всего, иных политических взглядов, а так же религиозных убеждений (официально это не номинировалось, но идеологическая основа была именно такова).
II. Экономический террор. Он реализовался в процессе «экспроприаций» собственности, «реквизиций», «конфискаций» (не только предприятий, но и имений, мелкого, среднего производства, имущества более состоятельных членов общины в деревне), и, наконец, в ходе «продразверсток».
III. Социальный террор. Его объектами становились не отдельные люди, а классы, сословия, корпорации: помещики (дворяне), представители промышленного сословия («буржуазия»), офицеры, чиновники и государственные служащие, священнослужители, казаки, купцы, мещане (владельцы), и, наконец, все больше и больше — крестьянство. По Конституции 1918 г. большинство из них оказалось вне конституционного поля (были лишены избирательных прав).
Начало и конец террора обычно сопровождается нормативными границами. Официально «красный террор» был объявлен 2 сентября 1918 г. Яковом Свердловым в обращении ВЦИК и подтвержден постановлением Совнаркома от 5 сентября 1918 года (как ответ на покушение на Ленина 30 августа, а также на убийство председателя Петроградской ЧК Урицкого), а прекращен 6 ноября 1918 г. Однако термин «красный террор», как сказано выше, применяется в более широком значении.
Материалы исторических исследований последних лет свидетельствуют о том, что задолго до официального объявления террор был реализован в качестве политики, а массовыми репрессии стали, фактически, с лета 1918-го г.
Органами террора стали учрежденные Декретом СНК 24 ноября 1917 г. рабочие и крестьянские Революционные Трибуналы, а затем в декабре 1917 г. — Чрезвычайная Комиссия (во главе с Ф.Э. Дзержинским). Еще до оформления структуры ЧК «агентами» террора стали части формирующейся Красной Армии: т.н. «заградотряды», осуществлявшие контроль над железнодорожными путями (на практике — террор в отношении возвращавшихся с театра военных действий офицеров), «продотряды», первые из которых выступили в поход за продовольствием уже в ноябре 1917 г., а так же «летучие отряды». Последние формировались в центре, в губернских и уездных городах, и направлялись туда, где местные большевистские организации испытывали проблемы с утверждением. В качестве примера московский исследователь С. Балмасов приводит отряд Запкуса, который действовал в Вятке, Оренбурге и Тюмени. Вот, образец приказа командира за февраль 1918-го: «Всем! Всем! Всем! Предписываю красноармейцам отряда лиц уличенных в чем-либо преступном, расстреливать на месте» (Цит. по: Балмасов С.С. Красный террор на востоке России в 1918-1922 гг. М.: «Посев», 2006. С.24) В мае 1918 г. в помощь карательным органам как орган большевистской диктатуры была официально утверждена и «Продовольственная армия», в задачи которой входили реквизиции хлеба, подавление крестьянских «мятежей», несение заградительной службы на железной дороге, проведение агитации. В июне 1918 г. Декретом ВЦИК были официально учреждены комитеты бедноты (комбеды), просуществовавшие до конца осени 1918 г., когда они были объединены с Советами. Как и «продотряды», комбеды стали основным орудием экономического террора в стране. В мае-июне 1918 г. вышла серия декретов, положивших начало продовольственной диктатуре (или «Вооруженного похода за хлебом»).
Следует упомянуть о том, что 21 февраля 1918 года Декрет СНК РСФСР «Социалистическое отечество в опасности» восстанавливает смертную казнь в виде расстрела без судебного разбирательства. 13 июня 1918 г. был принят декрет о восстановлении смертной казни. С этого момента расстрел мог применяться по приговорам революционных трибуналов. (21 июня 1918 г. первым приговоренным революционным трибуналом к расстрелу стал адмирал Щастный.)
Приведем лишь некоторые данные за период «необъявленного террора».
1. Пострадавшие священники. Первомучениками Русской Православной Церкви стали о. Иоанн Кочуров, священник из Царского Села, убитый после молебна о прекращении междоусобной брани (31 октября 1917 г.) и протоиерей Петр Скипетров (2 февраля 1918-го), обратившийся к солдатам со словами увещания во время попытки вооруженного захвата Александро-Невской Лавры. (См.: Святой преподобный Серафим Вырицкий и Русская Голгофа. С.-Пб: «Статисъ», 2008. С. 47). С лета 1918-го убийства священников и монахов во многих епархиях исчислялись уже десятками.
2. Пострадавшие по политическим мотивам. Одним из первых актов террора считают убийство руководителей партии кадетов, депутатов Учредительного собрания, юриста Ф. Ф. Кокошкина и врача А. И. Шингарева в ночь с 6 на 7 января 1918. Этому предшествовало обращение к кадетам Л. Троцкого (17 декабря 1917), где было заявлено о начале стадии массового террора по отношению к «врагам революции»: «Вам следует знать, что не позднее чем через месяц террор примет очень сильные формы по примеру великих французских революционеров. Врагов наших будет ждать гильотина, а не только тюрьма» (Цит. по: Ланцов С. А.Террор и террористы: Словарь. — СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2004. С. 187)
3. Жертвы социального террора. Одними из первых — стали офицеры, возвращавшиеся по железной дороге с фронта, приносившие присягу царю. В январе — феврале 1918 г. по предварительным данным погибло: в Киеве: 2.500, в Ростове-на-Дону: около 3.400, в Новочеркасске: около 2000. Это и послужило одной из первых причин начала ответного «белого террора». (Глазырин. Е. ВЧК: «красный террор» в годы гражданской войны. // Гражданская война как феномен мировой истории. Материалы научной конференции 26 апреля 2008. Екатеринбург. — Екатеринбург. 2008. С. 180.)
Образованная в июне 1919 года командующим Вооруженными силами юга России генералом Деникиным Особая комиссия по расследованию деяний большевиков постаралась собрать за несколько месяцев своей работы свидетельства о зверствах, совершенных большевиками на Украине, Дону, Кубани и в Крыму. Собранные Комиссией сведения (они явились одним из главных источников книги С.П. Мельгунова «Красный террор в России») касаются бесчисленных жестокостей, совершенных с января 1918 года. В Таганроге большевики бросили 50 связанных по рукам и ногам юнкеров и офицеров в горящую доменную печь. В Евпатории несколько сотен офицеров и «буржуев» были после страшных истязаний сброшены связанными в море. Подобные же зверства имели место во многих городах Крыма, занятых большевиками: в Севастополе, Ялте, Алуште, Симферополе. Такая же жестокость проявлялась и в казачьих станицах в апреле-мае 1918 года. В досье комиссии Деникина есть сообщения о «трупах с отрубленными руками, переломанными костями, об обезглавленных телах, о раздробленных челюстях, об отрезанных половых органах» (Эти досье хранятся в ГАРФ, в фондах так называемого «Пражского архива», папки 1 — 195. Обозреваемый период отражен в папках 2,8,27.)
4. «Заложники». В советской историографии этот институт замалчивался. При использовании этого «метода» в годы гражданской страдали от большевиков, прежде всего, известные и уважаемые в каждом городе люди: представители интеллигенции (ученые, профессора, присяжные и адвокаты, директора и преподаватели гимназий), государственные служащие, владельцы объектов собственности, родственники офицеров. В Перми, напр., в начале июня были арестованы 38 чел., в июле – 80, в августе – 144 чел. Статистика на юге России, по данным С. Мельгунова, намного превосходит эти цифры (комиссия генерала Деникина работала по «горячим следам»).
5. Жертвы антибольшевистских выступлений.
14 января 1918 г. Красной гвардией были разогнаны и расстреляны мастеровые, рабочие и служащие станции Тула, собравшиеся для обсуждения вопроса об убийстве большевиком Кожариным двух железнодорожников. 9 мая сего 1918 года было расстреляно собрание рабочих Березовского завода Екатеринбургского уезда, в результате чего погибло 15 чел.
Во второй половине мая и в июне 1918 года были жестоко подавлены многочисленные рабочие манифестации в Сормове, Ярославле, Туле, а также в таких индустриальных центрах Урала, как Нижний Тагил, Белорецк, Златоуст, Екатеринбург. (Н. Бернштам, Урал и Прикамье, ноябрь 1917-январь 1919, Париж, YMCA Press, 1982. См: «Черная книга коммунизма». «Государство против своего народа». Глава 2. «Вооруженная рука пролетарской диктатуры» // ВикипедиЯ. Свободная энциклопедия. http://www.goldentime.ru/nbk_02.htm)
В июне 1918 г. после 70 антибольшевистских выступлений, участниками которых были преимущественно рабочие, Петроградская ЧК арестовала более восьмисот «зачинщиков». Собрание рабочих уполномоченных — организация, координирующая оппозиционную деятельность среди рабочих, которой руководили меньшевики, — было распущено. (Газета «Новая жизнь», 16, 26, 27, 28 июня 1918 г.. Цит. по: «Черная книга коммунизма». «Государство против своего народа». Глава 2. «Вооруженная рука пролетарской диктатуры». http://www.goldentime.ru/nbk_02.htm)
В сентябре 1918-го о «красном терроре» было объявлено открыто. Широту полномочий ЧК определяла директива Дзержинского, посланная в сентябре 1918 г. во все губернские ЧК: «В своей деятельности ВЧК совершенно самостоятельна, производя обыски, аресты, расстрелы, давая после отчет Совнаркому и ВЦИК» (Еженедельник ВЧК. №2. С. 11)..
Суть красного террора определил известный чекист М.Я. Лацис: «Мы не ведём войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который мы должны ему предложить, — к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом — смысл и сущность красного террора» (Лацис М.Я. 01.01. 1918 г. «Красный террор», Казань).
С начала объявления массового террора слова «буржуазия» и «контрреволюция» получили самое широкое толкование. Жертвами репрессий стали не только священники, офицерство (только в 1920 г. в Крыму по известным данным было расстреляно 12 000 офицеров), дворяне, казачество (осенью 1920 г. в Архангельскую губернию было депортировано ок. 45 тысяч человек), бывшие купцы, предприниматели, владельцы собственности и интеллигенция, но и крестьянство и в ряде районов рабочие.
Согласно официальным сведениям, опубликованным лично М.Лацисом, в 1918 году и за 7 месяцев 1919 года были расстреляны 8. 389 человек, из них: Петроградской ЧК — 1206; Московской — 234; Киевской — 825; ВЧК 781 человек, заключено в концлагеря 9496 человек, тюрьмы — 34334; взяты заложники 13111 человек и арестованы 86 893 человека. (Лацис М. И. «Два года борьбы на внутреннем фронте». // Москва — 1920. с. 75, с.76)
Но сегодня большинство историков гражданской войны придерживаются того, что официальная статистика не отражает действительного положения. Комиссия генерала Деникина, расследовавшая материалы по «красному террору» за 1918-1919 годы (на небольшой части территории России) сделала заключение о 1.766.118 замученных.
С. Мельгунов в своей книге о «красном терроре» так определяет различие «красного» и «белого» террора: «Нельзя пролить более человеческой крови, чем это сделали большевики: нельзя себе представить более циничной формы, чем та, в которую был облечен большевистский террор. Это система, нашедшая своих идеологов; это система планомерного проведения в жизнь насилия, это такой открытый апофеоз убийства, как орудия власти, до которого не доходила еще ни одна власть в мире. “Белый” террор явление иного порядка — это прежде всего эксцессы на почве разнузданности власти и мести. Где и когда в актах правительственной политики и даже в публицистике этого лагеря вы найдете теоретическое обоснование террора как системы власти?» (Мельгунов. С.П. Красный террор в России. 1918-1923. М.: СП “PUICO”; “P.S.”, 1990. С. 6)
7. Эту цифру приводят Ю. В. Кудрина и известный историк гражданской войны С.М. Мельгунов (Cм.: Кудрина Ю. В. Мать и Сын. Императрица Мария Федоровна и император Николай II. С. 184; См. так же: Кудрина Ю. В. Не было низменнее и злее…// Хронос. Русская национальная философия в трудах ее создателей (http://www.hrono.ru/statii/2006/kudr_yu.html)); С.М. Мельгунов. Красный террор в России. Глава 3. Кровавая статистика. (http://www.dk1868.ru/history/melg3.htm ). (Князь Жевахов в своих воспоминаниях упоминает о том, что по разным сведениям в «ЧК» в Киеве погибло от 40 до 100 тыс. человек.)
8. См.: Красный террор в годы гражданской войны: По материалам особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков. / Под ред. Ю. Фельштинского. — М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 2004; Фельштинский. Ю. Г. «ВЧК/ ГПУ: документы и материалы. М.: Издательство гуманитарной литературы, 1995; Литвин Л. А. Красный и белый террор в России 1918—1922 гг. Казань, 1995; Куртуа С., Верт Н., Панне Ж-Л., Пачковский А. и др. «Чёрная книга коммунизма» (2-е издание) Издательство «Три века истории» 2001 г.; Балмасов С.С. Красный террор на востоке России в 1918-1922 гг. М.: «Посев», 2006.(См. так же: Мельгунов С. П. Красный террор в России. 1918—1922. Берлин, 1924 (современное издание — М., 1990)
9. Методы пыток, применявшихся в ЧК, могли соперничать с пытками язычников времен первых веков христианства. Глава харьковских «чекистов», Саенко, разбивал головы своих жертв пудовыми гирями, в подвалах ЧК было найдено множество останков человеческих тел со снятой с рук кожей, обрубленными конечностями, распятых на полу, с вырезанными на лбу и на плечах звездами и погонами. В Одессе «заложников» живыми бросали в паровые котлы и жарили в корабельной печи, в Севастополе – топили, на Урале и в Сибири – распинали на крестах, в Омске – вспарывали животы беременным, в Полтаве – сажали на кол…С приходом Белой армии и добровольческих формирований жители городов устремлялись по известным адресам, где размещались «чрезвычайки», в надежде найти родственников, и тогда обнаруживались десятки и сотни наскоро засыпанных землей тел во дворах, сараи и подвалы, затопленные кровью. Во многих случаях установление личности погибших было не возможным. «Счастливы» были те, кого просто расстреливали…
